– Здорово, старый хрен Валера! – заорал я. – Ну как ты тут? Все в норке сидишь? А мы тут плавали-плавали и на вас нарвались! Да ты сам-то хоть откуда? Я-то из Измайлова!

Юрий Коваль, “Суер-Выер”

В обе стороны 2 года от тридцатника – потерянное поколение. Их мотало туда и обратно. И штормило. Они родились в одном государстве, в одной эпохе, а оказались потом в другом и другой.

Их все время чему-то учили. Быть пионерами и быть бизнесменами, быть солдатами и быть “людьми из тусовки”, уметь воровать и пытаться оставаться людьми. От этого они не обрели принципов.

Ими делились и призывали, ими прикрывались и о них забывали. Они не обрели лицо. Идешь по улице и никогда не угадываешь тридцатилетнего человека. Его нет. Вернее – он всегда разный. Он замаскирован под те, другие поколения, так как быть на уровне тридцатилетия – значит оставаться никем. Очень необходимо прикинуться старше, либо, надев рюкзак и кроссовки, пару годков скинуть.

Это они воевали в Чечне. Мой брат так и остался двадцатилетним стариком – он не понимает себя в тридцатилетии и не помнит себя без войны.

Это они взрослели, когда в девяностых кроме как “по понятиям” не жили. Каждый второй мой одноклассник побывал в тюрьме. Каждый первый знал жестокость шоблы на пятаке.

Это им приходилось выживать после дефолта, когда никуда на работу не брали и когда можно было выбирать между плохим занятием и очень плохим. И они же, теряя легионы, первыми в массовом порядке пробовали травку, переходя на тяжелые наркотики.

И им уже никакой доктор, вызванный через 03, уже ничего не пропишет. Потому что нет лекарства для потерянной прослойки, подложенной под жернова истории.

Я сам из них же. Я редко видел счастливые лица однокурсников, ребят из разных слоев общества. Мне чаще всего удавалось застигнуть отчаяние в их глазах. Мне часто приходилось быть на похоронах и поминках.

Время замкнуло. И сейчас оно меняет цвет, как пестрый японский веер, если им быстро-быстро махать перед глазами.

Вот и они, тридцатилетние, уже не попадают под кредитные условия “молодой семьи”. Не для них придуманы национальные мотивы проектного приоритетного моделирования общества.

Да и на выборы они не ходят. Они привыкли, что все решается и без них, и сама структура этого общества уже не сделает их одной из своих мозаичных частей.

Не так все плохо, я согласен. Скажем, один мой брат в Африке, а еще один, вполне довольный собой, толстеет в одном из конструкторских бюро. Но третий убит, четвертый погиб в аварии, пятый ничего не признает, кроме тупых телевизионных передач и собственного несчастного благополучия – тюлевой радости приобретения новых занавесок. А один, как я уже говорил, так и не вернулся с войны, хотя домой он пришел в краповом берете и с благодарностями от командования.

Но я не вижу моих друзей, попрятавшихся за чужими эпохами, оставивших свою любовь в прошлом тысячелетии. И иногда не вижу себя, прожившего много жизней и живущего следующую – тридцатилетнюю.

2007